|
Гипермаркет знаний>>Литература>>Литература 7 класс>>Анатолий Георгиевич Алексин «В тылу как в тылу» (продолжение 2)
4
В первое же утро после приезда, по дороге в школу, мы с мамой забежали на почту. Отец должен был писать до востребования. Так мы условились.
— Я чувствую: нас будет ждать письмо! — все четырнадцать дней в эшелоне говорила мне мама, без конца перечитывая те письма, которые мы успели получить от отца в Москве.
На почте ничего не было.
— Теперь мы с тобой так и будем жить: от письма до письма, грустно сказала она. — Надо привыкать. Что тут поделаешь!
Она попросила, чтобы мне выдавали «корреспонденцию», которая будет приходить на её имя. Мама собиралась, я понял, пропадать на стройке целыми сутками, а почта работала лишь до семи часов. Когда мы вышли на улицу, мама спросила:
— Тебе кажется, я часто огорчала его?
Я не знал, что ответить. Тогда она продолжала:
— Сейчас страшны только те раны, которые может получить он. Или получал прежде. От меня, например... Только те раны опасны. А мы с тобой неплохо устроились...
— Хорошо, что он может быть... абсолютно спокоен, — машинально повторял я то, что слышал от неё во дворе училища медсестёр, где мы с отцом расставались.
— Спокоен? Разве там, где он... бывает спокойствие? Ты вообще представляешь, что там происходит?
— Представляю.
— Это невозможно себе представить! — Мама резко остановилась, будто демонстративно поднялась с дивана или со стула, как это бывало раньше. — Каждый день заходи на почту. Каждый день! Я должна знать, есть письмо или нет.
— Я буду заходить. Обязательно!
Она пошла дальше.
— Я всегда знала, что перенести самую тяжкую болезнь легче, чем переживать болезнь ближнего. Но я не представляла, что это такое беспрерывное ожидание беды. Теперь нельзя давать себе отдыха... ни на минуту!
— Ни на минуту?!
— Чтоб некогда было сходить с ума... — Она вынула из сумочки фотографию, где отец был совсем молодым и весёлым. — Он всегда был беззащитней меня. Так казалось в будничной жизни. Мужчины берут на себя самые страшные тяготы века, а зубной боли они боятся. Это известно. Я обязана быть... рядом с ним. Пусть даже здесь!
— И я тоже.
— Нет... Ты ребёнок! Мы идём с тобой в школу. Прямо сейчас! Никто не может лишить тебя этого. Детство не повторяется.
— И старость не повторяется.
Хватит с неё одного раза! А перед Алёшей я все-таки виновата.
— В чём?
Сильнее, чем я люблю его... особенно вот сейчас, любить, мне кажется невозможно. Он не узнал этого.
— А меня? — бестактно полюбопытствовал я.
— Это другое. Материнство... выше любви.
Я успокоился.
— Мне всегда хотелось доказать ему... Дать почувствовать, — тихо и виновато продолжала она. — Но я не спешила. В воспитательных целях. Какая нелепость! Лучше поздно, чем никогда? Нет уж, Дима... С добром надо спешить, а то оно может остаться без адресата. Ты согласен?
— Согласен.
Если это случится, я не прощу себе. Нет, не то... Я просто не вынесу.
5
Через двадцать дней, когда я зашёл на почту, где меня уже знали, бледная девушка в окошке на миг оживилась и сказала:
— Сегодня вам есть...
Она перебрала несколько писем пальцами, которые казались очень тонкими из-за припухших суставов. Было холодно, почти как на улице. Руки у девушки, конечно, замёрзли, но не покраснели, как мои, а были прозрачными, обескровленными. Она протянула конверт без марки.
Я сразу, не отходя от окошка, разорвал конверт. Вынул листок, на котором было что-то напечатано типографским шрифтом. Только имя, отчество и фамилия отца были написаны чернилами, от руки. Я прочитал раза три или четыре спокойно. И только с пятого раза понял, что мой отец пропал без вести.
На улице ждал Олег. Я выбежал с белым листком в руке. Олег прочитал... Нос его сморщился, словно от внезапного света, глаза стали ещё больше, круглее. У него было две младшие сестры, и он умел утешать.
— Пропал? Это слово имеет несколько значений. Ты вспомни... «Пропал» в смысле «погиб» тут не подходит. Здесь другое значение: он исчез, о нем ничего не знают. И всё...
Как старший брат, он умел втолковывать, объяснять.
— А если погиб... так и пишут: «погиб»? — спросил я.
— Так и пишут. Это называется похоронкой. А тут — извещение. Неприятное, конечно. Не буду тебя обманывать...
Я знал, что даже родителей он никогда не обманывал.
Взяв у Олега листок, я опять впился глазами в строчки и твёрдо, до конца осознал, что отца моего уже нет. Совсем нет... навсегда... Я не заплакал. Но понял, что это значит — «не находить себе места». Вернулся на почту, спросил у болезненной девушки, когда пришло это письмо.
— Сегодня, — ответила она. — Ты же вчера заходил.
Потом я, забыв об Олеге, помчался на стройку.
— Ты куда? — услышал я сзади его голос.
— К маме.
— Зачем?
— Показать...
— Да ты что?
Мы оба остановились. «Я просто не вынесу», — тогда, возле почты, сказала мне мама. Как можно было это забыть?
— Что же делать? — спросил я Олега.
— А где твой портфель?
Портфеля действительно не было.
— Оставил на почте. Возле окошка...
Мы побежали обратно. Портфель уже был за стеклом, на столе у болезненной девушки.
— Ты что-нибудь такое... получил? — спросила она.
В ответ я ничего не смог выговорить.
— Отец пропал без вести, — объяснил ей Олег. — Не погиб... а просто нету вестей. Это же разные вещи.
— Вероятно, — сказала она. И закрыла глаза болезненно белыми пальцами с припухшими сгибами на суставах.
Я вспомнил пальцы отца. Он часто, сидя за столом, перебирал лечебные травы, которые сам же выращивал. Травы были высохшие, напоминавшие сено, а пальцы у отца загорелые, крепкие, но осторожные. Мне чудилось, он боится, что с трав осыплется что-то нужное и они потеряют свою целебность. Отец был нежным, застенчивым чело веком. «Ленинградская интеллигентность!» — пояснил Николай Евдокимович, хотя сам был закоренелым и отчаянным москвичом. Отец любил лес, но ещё больше — поля и луга. «Высокая, густая трава это здоровье, — говорил он. — Это символ простора и жизни!»
И жизни...
— Ты не прощайся с отцом, — угадав мои мысли, сказал сзади Олег. — Пойдём.
Мы вышли на улицу.
— Дай мне конверт, — попросил он. Я протянул.
Он аккуратно вложил в конверт листок с извещением. И так же неторопливо, обстоятельно отвёл ему место в своем портфеле.
— Пусть будет у меня. А то мать найдёт.
Я вновь затопал вверх по ступеням почтового отделения и заглянул в полукруглое окошко.
— Только маме не говорите, что было письмо. Если она зайдёт... -попросил я девушку, которая всё ещё не отрывала рук от лица.
На почте никого не было, потому что весь город в это время работал.
— Олег говорит, что отец... ещё может найтись...
— Не могу я здесь больше работать, — ответила девушка, должно быть не веря Олегу.
6
Мама приходила с работы поздно вечером. А то и ночью. А то и под утро. Приподнимала простыню, отделявшую наше жильё от коридора. Другой нашей «стеной» был старый, облысевший ковёр. Мама входила беззвучно, но я просыпался. Задавала мне несколько главных вопросов... Прежде чем шёпотом рассказать о своих делах, она
открывала разбухшую сумку, набитую бумагами и чертежами. Вытаскивала со дна еду, завёрнутую в газету, и протягивала её мне. В сумке обязательно стояла бутылка молока, которая тоже полагалась маме «за вредность». Сидя на матраце, я ел хлеб с котлетой и запивал молоком.
— Так поздно ужинать вредно, — говорила мне мама. — Но война всё поставила вверх ногами.
— А ты-то поела?
— Конечно, — отвечала она.
И наспех рассказывала, как ей удалось найти очередное «уютное местечко» для каких-нибудь многотонных «деталей», прибывших издалека. Говорила она еле слышно, но по ту сторону «озера с лебедями» обязательно кто-нибудь переворачивался и вздыхал.
— Всё надо принять, выгрузить, рассортировать. Уберечь от дождя и снега, — шептала мне мама, готовясь хоть немного поспать...
Усталой она не выглядела. Даже волосы накручивала на свёрнутые бумажки и смазывала лицо вазелином.
— Обветрилось... За собой надо следить. А то вернётся отец — не узнает!
Нередко она объясняла мне, как важно соблюдать технику безопасности.
— Торопиться, но соблюдать! Если бы это правило существовало там, где отец...
Я в такие минуты закрывал лицо одеялом или говорил, что мне необходимо на минутку во двор.
Каждый раз прямо с порога мама спрашивала:
— На почте был?
— Был.
— Ничего нет?
— Пока нет.
Когда она возвращалась домой пораньше, к нам с другого конца барака заходил Николай Евдокимович. Мы с ним в два голоса объясняли, что письмо могло затеряться, что путь от фронта до Урала очень далёк. Даже Подкидышу я об извещении не рассказал — это было нашей с Олегом тайной. И ещё тайной той болезненной девушки, которая всё хотела покинуть своё окошко.
На стройке Николай Евдокимович очень старался облегчить мамину участь.
— Воздухосборники мы с ним комплектуем. И насосы, - шептала мне ночью мама.
— Какие насосы?
— Которые в этом бараке едва ли поместятся. Молоко своё предлагает... А зачем мне? Чтобы стариться, чтобы толстеть? Отец вернётся и не узнает! Мы, женщины, куда выносливей, чем мужчины. Я вот ни разу в жизни не была у зубного врача! — Мама сверкнула улыбкой, про которую соседи в Москве говорили, что она «как у Любови Орловой». — Мужчинам нужно гораздо больше калорий.
Наверноё, она имела в виду и меня.
Ciмaкoвa Л. А. Література: Підручник для 7 кл. загальноосвітніх навчальних закладів з російською мовою навчання. — К.: Вежа, 2007. 288 с.: іл. — Мова російська.
Прислано читателями из интернет-сайта
Содержание урока
 конспект урока и опорный каркас
презентация урока
интерактивные технологии
акселеративные методы обучения
Практика
тесты, тестирование онлайн
задачи и упражнения
домашние задания
практикумы и тренинги
вопросы для дискуссий в классе
Иллюстрации
видео- и аудиоматериалы
фотографии, картинки
графики, таблицы, схемы
комиксы, притчи, поговорки, кроссворды, анекдоты, приколы, цитаты
Дополнения
рефераты
шпаргалки
фишки для любознательных
статьи (МАН)
литература основная и дополнительная
словарь терминов
Совершенствование учебников и уроков
исправление ошибок в учебнике
замена устаревших знаний новыми
Только для учителей
календарные планы
учебные программы
методические рекомендации
обсуждения
 Идеальные уроки-кейсы
Если у вас есть исправления или предложения к данному уроку, напишите нам.
Если вы хотите увидеть другие корректировки и пожелания к урокам, смотрите здесь - Образовательный форум.
|
