KNOWLEDGE HYPERMARKET


В. Ф. Ходасевич. Биография. Творчество
Строка 3: Строка 3:
<br> <metakeywords>Литература, класc, урок, на тему, 11 класc, В. Ф. Ходасевич, Биография, Творчество.</metakeywords>В. Ф. ХОДАСЕВИЧ. БИОГРАФИЯ. ТВОРЧЕСТВО<br> <br> ВЛАДИСЛАВ ФЕЛИЦИАНОВИЧ ХОДАСЕВИЧ (1886—1939). ЖИЗНЬ В РОССИИ. ПРИЧИНА ЭМИГРАЦИИ  
<br> <metakeywords>Литература, класc, урок, на тему, 11 класc, В. Ф. Ходасевич, Биография, Творчество.</metakeywords>В. Ф. ХОДАСЕВИЧ. БИОГРАФИЯ. ТВОРЧЕСТВО<br> <br> ВЛАДИСЛАВ ФЕЛИЦИАНОВИЧ ХОДАСЕВИЧ (1886—1939). ЖИЗНЬ В РОССИИ. ПРИЧИНА ЭМИГРАЦИИ  
-
Родился в семье обрусевшего польского дворянина, крещен в католической церкви. В 1904 г. закончил 3-ю Московскую классическую гимназию, с 1909 до весны 1910 г. учился сначала на юридическом, затем на историко-филологическом факультете Московского университета, но курса не окончил. Начал печататься с 1905 г., в 1908 г. вышел сборник лирики «Молодость. Первая книга стихов. Стихи 1907 года». В 1914 г. издал второй сборник «Счастливый домик». Октябрьскую революцию воспринял двойственно: приветствовал национализацию банков, но к концу 1917 г. пришел к твердому убеждению: «При большевиках литературная деятельность невозможна. Решил перестать печататься» («Законодатель», 1936). Поэтому с 1918-го поступил на работу секретарем третейного суда, затем вел занятия в литературной секции Пролеткульта (объединения пролетарских писателей), служил в Наркомпросе (Наркомат просвещения), заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература». В конце 1920-х годов из-за голода, холода и болезни переехал в Петроград, поселившись с семьей в общежитии Дома искусств. В том же году вышла в свет третья книга стихов Ходасевича «Путем Зерна», дополненная и переработанная для следующего петроградского ее издания 1922 г. К февралю 1921-го относится речь Ходасевича о «сумерках культуры нашей» и угасании дотоле всеподчиняющей любви к Пушкину, получившая при публикации название «Колеблемый треножник». Тягостное душевное состояние поэта преодолевается чувством к будущей его жене — Нине Берберовой, с которой он в июне 1922-го уезжает в заграничную командировку, положившую начало их эмиграции.
+
Родился в семье обрусевшего польского дворянина, крещен в католической церкви. В 1904 г. закончил 3-ю Московскую классическую гимназию, с 1909 до весны 1910 г. учился сначала на юридическом, затем на историко-филологическом факультете Московского университета, но курса не окончил. Начал печататься с 1905 г., в 1908 г. вышел сборник лирики «Молодость. Первая книга стихов. Стихи 1907 года». В 1914 г. издал второй сборник «Счастливый домик». Октябрьскую революцию воспринял двойственно: приветствовал национализацию банков, но к концу 1917 г. пришел к твердому убеждению: «При большевиках литературная деятельность невозможна. Решил перестать печататься» («Законодатель», 1936). Поэтому с 1918-го поступил на работу секретарем третейного суда, затем вел занятия в литературной секции Пролеткульта (объединения пролетарских писателей), служил в Наркомпросе (Наркомат просвещения), заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература». В конце 1920-х годов из-за голода, холода и болезни переехал в Петроград, поселившись с семьей в общежитии Дома искусств. В том же году вышла в свет третья книга стихов Ходасевича «Путем Зерна», дополненная и переработанная для следующего петроградского ее издания 1922 г. К февралю 1921-го относится речь Ходасевича о «сумерках культуры нашей» и угасании дотоле всеподчиняющей любви к Пушкину, получившая при публикации название «Колеблемый треножник». Тягостное душевное состояние поэта преодолевается чувством к будущей его жене — Нине Берберовой, с которой он в июне 1922-го уезжает в заграничную командировку, положившую начало их эмиграции.  
-
''Своеобразие ранней лирики''
+
''Своеобразие ранней лирики''  
-
Два ранних сборника лирики Ходасевича были посвящены его первым женам — Марине Рындиной и Анне Чулковой. Пережитая любовная драма с покинувшей Ходасевича Рындиной окрасила книгу «Молодость» мрачным колоритом, надрывными интонациями: стремлением «всю жизнь безумием измерить», ощущением тоски, сплетающей «короной роковой» сердца, куда «темным вином изливается кровь», видом «мертвых рассветов». Противостояние трагическому состоянию духа усмотрено в одном:
+
Два ранних сборника лирики Ходасевича были посвящены его первым женам — Марине Рындиной и Анне Чулковой. Пережитая любовная драма с покинувшей Ходасевича Рындиной окрасила книгу «Молодость» мрачным колоритом, надрывными интонациями: стремлением «всю жизнь безумием измерить», ощущением тоски, сплетающей «короной роковой» сердца, куда «темным вином изливается кровь», видом «мертвых рассветов». Противостояние трагическому состоянию духа усмотрено в одном:  
-
''О, как чиста, спокойна и легка<br>Из-за стволов — забвенная река!''
+
''О, как чиста, спокойна и легка<br>Из-за стволов — забвенная река!'' В связи с обилием тягостных автобиографических реалий, неумением высвободить из этой стихии напев вольной и всесильной поэзии Ходасевич резко отрицательно отнесся к своему «первенцу», не включив его ни в одно последующее издание.  
-
В связи с обилием тягостных автобиографических реалий, неумением высвободить из этой стихии напев вольной и всесильной поэзии Ходасевич резко отрицательно отнесся к своему «первенцу», не включив его ни в одно последующее издание.
+
Между тем знаки нелегкой судьбы продолжали следовать за Ходасевичем. Через несколько лет он перенес новое потрясение — несчастный роман с Е. В. Муратовой. Отношения с будущей второй женой А. И. Чулковой тоже оказались весьма сложными. На сей раз, однако, жизненные печальные факты дали лишь некоторые конкретные «толчки» для выражения целостного мироощущения поэта, что чувствуется уже в «Счастливом домике», хотя и эту книгу автор расценивал весьма критично. В ней ясно проступает стремление раскрыть и трагический смысл земного существования («Смерть переполняет мир»), и рождающуюся мудрость:  
Между тем знаки нелегкой судьбы продолжали следовать за Ходасевичем. Через несколько лет он перенес новое потрясение — несчастный роман с Е. В. Муратовой. Отношения с будущей второй женой А. И. Чулковой тоже оказались весьма сложными. На сей раз, однако, жизненные печальные факты дали лишь некоторые конкретные «толчки» для выражения целостного мироощущения поэта, что чувствуется уже в «Счастливом домике», хотя и эту книгу автор расценивал весьма критично. В ней ясно проступает стремление раскрыть и трагический смысл земного существования («Смерть переполняет мир»), и рождающуюся мудрость:  
-
''Осенних звезд мерцающая сеть<br>Зовет спокойно жить и умереть.''
+
''Осенних звезд мерцающая сеть<br>Зовет спокойно жить и умереть.'' ''Горькие раздумья в сборнике «Счастливый домик»''  
-
''Горькие раздумья в сборнике «Счастливый домик»''
+
-
Название сборника «Счастливый домик» полемично по отношению к его содержанию. И потому, что здесь нет радужных чувств. А главное, потому, что вместо маленького «домика» — уютного гнездышка возникает емкая картина остропротиворечивой душевной жизни. «Любовь невинная и простая» отвергнута во имя жажды постичь высшие, идеальные порывы и глубины человеческих противоречий. Герой дышит «легче и свободней» «древним мраком преисподней иль горним воздухом небес».
+
Название сборника «Счастливый домик» полемично по отношению к его содержанию. И потому, что здесь нет радужных чувств. А главное, потому, что вместо маленького «домика» — уютного гнездышка возникает емкая картина остропротиворечивой душевной жизни. «Любовь невинная и простая» отвергнута во имя жажды постичь высшие, идеальные порывы и глубины человеческих противоречий. Герой дышит «легче и свободней» «древним мраком преисподней иль горним воздухом небес».  
-
Ходасевич соединяет торжественный слог с удачно найденными обозначениями сниженного быта: бездна, порфира, видение, «горний» воздух и — фабричные дымы, крики галок, тощий пес. Здесь явственно притяжение к мастерству Пушкина, реминисценции из его поэзии слышны в «Счастливом домике». «Ночные» настроения, звездные просторы, образ усталой *души, не внемлющей миру», восходят к лирике Лермонтова. Думается, к его достижениям тяготеет и склонность Ходасевича выразить какие-то сложные явления в локальном чувственно-конкретном образе: чуждый, неуловимый гул окружающей жизни — в спленен¬ном шуме» прижатой к уху морской раковины. (Один из разделов книги так и назван: «Пленные шумы».) «Медленное. безропотное, запечное» прозябание в «скрипе» сверчка. Есть в «Счастливом домике» и более саморазоблачительное определение: «дорогим учителем, мудрым проповедником», дарующим радость, назван «Сырник», предводитель мышей (триптих «Мыши»).<br>Название «Счастливый домик» имеет очевидный иронический подтекст:<br>Я устал быть нежным и счастливым!<br>Эти песни, ласки, розы — плен.<br>Тем не менее лира поэта сохраняет, пусть краткие и эфемерные, прикосновения к красоте («Февраль». «Поэту»), так как<br>...над каждым сожженным мгновеньем<br>Возникает, как Феникс.— преданье.<br>В разделе сборника «Звезда над Пальмой» отражены иронично окрашенные «дары» молодой своевольной «царицы» (в ее образе — черты Е. В. Муратовой, к ней и к памяти о ней обращено большинство стихов). И с глубоким и трепетным восхищением воссоздано «священное сиянье лигурийских звездных вечеров». Слово «священное» не случайно. Небо — царство Всевышнего — источает подлинные, нетленные ценности, которые постигаются лирическим героем лишь в легенде, грезе, сне («Вечер», «Рай»):<br>126-<br>&nbsp;<br>Сквозь узорный полог, в высоте сапфировой Ангел златокрылый пусть приснится мне.<br>Ходасевич выразительно передал обманное очарование земных радостей, но в собственных переживаниях обрел и высшее предназначение поэзии, и Божественное начало Вселенной. Неудивительно, что в следующей книге стихов с емким символическим названием «Путем Зерна» ведущим стал мотив возрождения (Зерно в *заветный срок умрет и прорастет»), поскольку «мудрость нам единая дана»:<br>И ты, моя страна, и ты. ее народ, Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год.<br>Признание необходимости тягостного пути для всего и всех в мире привело к отказу от ложноромантических увлечений, приятию судьбы вечного странника, в испытаниях находящего истину:<br>Одинокие скитанья. Частого дождя кропанье Да на согнутых плечах Плащ из мокрого брезента.<br>В поэзии такой поиск Ходасевич связал с самозабвенным служением мастерству. Эта линия наблюдений выражена средствами смелых сопоставлений. Вечный, можно сказать, образ высокого искусства, испепеляющего художника, будто неожиданно (на самом деле такая ассоциация уже была, скажем, в творчестве М. Цветаевой) проступает в трюках канатного акробата:<br>А если, сорвавшись, фигляр упадет И, охнув, закрестится лживый народ,—<br>Поэт, проходи с безучастным лицом: Ты сам не таким ли живешь ремеслом?<br>Книга «Путем Зерна»: духовные противоречия и свершения.<br>Ходасевич высказал свою приверженность к «прозе в жизни и искусстве». Но эта мысль не имеет ничего общего с тяготением к обыденности. Слово «проза» обозначает отстранение от вы-мышленных ценностей («лживого образа красоты»), от экзальтированного воображения. В книге «Путем Зерна» еще резче, глубже проведено разделение между прозаической действитель¬ностью и одухотворенной энергией личности. И тем трагичнее этот разрыв для поэта, чем больше в себе самом он находит примет ординарного человека. Происходит как бы распадение души на два противоположных слагаемых. В триптихе «Про себя» лирический герой вглядывается в «Водное зерцало»:<br>127-<br>&nbsp;<br>И. чтоб мою к себе приблизить высь. Гляжу я в глубь, где звезды занялись. Упав туда, спокойно угасает Нечистый взор моих земных очей. Но пламенно оттуда проступает Венок из звезд над головой моей.<br>Через прозрение, преодоление обычной человеческой сущности открывается своя высь. В другом стихотворении («В заботах каждого дня») читаем:<br>...душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня.<br>Все черты и устремления подлинно романтического героя сохранены. Более того, всемерно усилены и драматизированы его осознанием собственной двойственности и опасной зависимости от приземленных процессов. В третьем сборнике стихов «Путем Зерна» потому и нарастает трагическое мироощущение. Но оно же пробуждает активность лирического «Я».<br>Свершения духа Ходасевич ищет и находит в разливе каждодневных дел, «на ходу» (так названо стихотворение) бесконечных скитаний: *Еще томят земные расстоянья. / Еще болит рука, / Но все ясней, уверенней сознанье, / Что ты близка». Мечтой рождено магическое заклинание: *Преобразись, Смоленский рынок!» («Смо¬ленский рынок»). На рынке, у Никитских ворот, в Петровском парке глаз художника улавливает возможное чудо преображения.<br>Отсюда проистекают удивительные образные находки: обычное явление как бы домыслено — трамвай зашипел и... «бросил звезду в черное зеркало оттепели»-, в сцене на балконе открывается неведомое измерение: «Я слушаю, уже оттуда, моей качалки мерный стук». Утонченные переживания воплощены через зримые ассоциации. Зыбкая, лишь предугаданная связь с «вечным другом» вдруг овеществляется — «и на концах дрожащих пальцев, тайно, быть может, вспыхну кисточкой огня» («Ищи меня»). Священное ощущение созревшего плода и мечта дать новую жизнь переданы как бы от «лица» осенней яблони, ее «нежности неодолимой, / С какою хочется ветвям / Коснуться вновь земли родимой» («И весело, и тяжело»).<br>Ходасевич испытывал «вечные пытки» в поиске высшего смысла сущего, от чего не могла спасти даже смерть.— ведь си она — такой же, хоть и окольный, / Путь бытия». Но такой дар и являл собой Свет поэзии.<br>Уехав из России, Ходасевич и Берберова сначала поселились в Берлине, где поэт сотрудничал в журнале «Новая русская кни¬га», газете «Дни», затем ездил на юг Германии. В ноябре 1923 г. переместился в Прагу, провел зиму в Мариенбаде, работал<br>128-<br>&nbsp;<br>здесь над книгой о Пушкине. В марте 1924 г. отправился на несколько недель в Италию, потом четыре месяца провел в Париже, побывал в Англии и Ирландии, после чего вернулся в Италию. Весной 1925 г. советское посольство в Риме предложило Ходасевичу вернуться в Москву, а он уехал в Париж, окончательно избрав долю эмигранта. В газете «Дни» (осень 1924 г.) появилась разоблачительная статья Ходасевича о деятельности ГПУ за границей, в феврале 1925 г.— фельетон о рапповском журнале «На посту».<br>Исповедь поэта в книге «Тяжелая лира». Самым крупным творческим достижением этих лет стало переиздание в 1923 г. расширенной и переработанной «Тяжелой лиры. Четвертой кни¬ги стихов», вышедшей годом раньше в Петрограде.<br>В этом сборнике предельно сгущаются мрачные мотивы: вГрядущего не надо, / Минувшее в душе пережжено», мучает выстраданное право «любить и проклинать» Россию, «громкую державу». В болезненных надрывах происходит окончательный разрыв между скромным человеческим опытом («сосудом непрочным и некрасивым») и «чистой высотой» души («К Психее», «Душа», «Искушение»). Душа поэта<br>Па высоте горит себе, горит — И слез моих не осушит. И от белы моей небольно ей, И ей невнятен стон моих страстей.<br>Одиночество при столь трагическом саморасшсплении порождает неприятие рода людского, гаснут теплые эмоции:<br>Здесь, на горошине земли. Будь или ангел, или демон. А человек — иль не затем он. Чтобы забыть его могли.<br>(«Гостю»)<br>Столь тягостные подозрения приносили, думается, страшную горечь самому автору, поскольку он и в себе чувствовал разлагающее начало. Однако желчные строки вызвали издевательские отзывы Г. Иванова, Г. Адамовича, Д. Святополка-Мирского. Последний причислил Ходасевича ко всем, «кто не любит поэзии».<br>Творчество создателя «Тяжелой лиры» было исполнено волнующей исповедальности («Пускай минувшего не жаль», «Люблю людей, люблю природу»), «редкой мыслеемкости и вместе с тем краткости признаний» («Гость», «Жизель», «Когда б я долго жил»), оригинального запечатления высоких и низменных проявлений («В заседании», «Стансы»), внутренней энергии поэтической речи. Лирика Ходасевича вдохновлена глубокой философской мыслью о «прорезывающемся» сквозь бренное тело Духе («Из дневника»), о «тайном слове» — «ключе от бытия иного» («Порок и смерть»), о прорастающих крыльях («Не верю в красо-<br>$ Русей»&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;»■ 11 «л I ч.<br>129-<br>&nbsp;<br>ту земную»). Этот процесс передан условным соотнесением с острой болью физической: «По нежной плоти человечьей / Мой нож проводит алый жгут». «Кровавые краски» оттеняли, однако, перерождение тленного мира, где лишь порой слышится «биенье совсем иного бытия» («Не жить, не петь...»), воскресение мертвой «красы» («Невеста»).<br>Нельзя согласиться с Г. Адамовичем, считавшим, что Ходасевич как романтик не смог преодолеть конфликт между искусством и реальностью. Источник страданий и дерзаний поэта был значительно сложнее и многозначнее—несовершенная человеческая жизнь, в которой гибнет Богом данная Душа. Романтический идеал восходил к феномену полной гармонии, соответственно ему и потрясения приобрели максимальную силу.<br>Трагическое восприятие мира в цикле «Египетская ночь». В 1927 г. (Париж) вышла в свет последняя книга лирики Ходасевича— «Собрание стихов», куда вошел цикл «Европейская ночь», написанный в период с 1922 по 1927 г.,— «сурово стиснутые стихи», по определению автора. Воистину самые суровые путы неразрывно стянули все произведении цикла, воссоздавшие страшный, искаженный мир. Этой картине не случайно предпос¬ланы: иронические строки о былом упоенье в голодном Петербурге стихотворным творчеством, серьезное восхищение *суровой свободой» человеческого языка, наконец, предпочтение *гармонической красоте» дрожи ужаса. Самый неоднородный опыт личности отдан откровениям о «европейской ночи».<br>Цикл насыщен столь острыми и удивительными образными смещениями, что о каждом из них можно написать особое иссле-дование. Но есть здесь и общий принцип — знаки вопиющей спутанности вымороченного царства. Не потому ли поэтическое перо не в силах отразить лицо автора, а прочерчивает лишь «угловатую кривую» его страданий («Вдруг из-за туч»). Связь между парализующими волю впечатлениями извне и внутренним состоянием «наблюдателя» приобретает фантастическую власть и предельную резкость ее освещения. Лирический субъект с «отвращением узнает» в «чужой жизни» «отрубленную, неживую, ночную голову» свою («Берлинское»).<br>В окружающем мире «все высвистано, прособачено» («Нет. не найду сегодня...»); «блудливым невестам» «под юбки лазит с фонарем полуслепой, широкоротый гном» («Дачное»); «средь здоровеющих людей неузнанный проходит Каин» («У моря»); «вонючая метла безумца гонит из угла» («Под землей»). Порой («Окна во двор») мелькают малыми кадрами вопиющие гнусности. Иногда («Баллада») предстает вполне законченный сюжет, в котором простейшие бытовые детали потрясают больше сверхъестественных ужасов. Массив эмпирического уродства столь велик и плотен, что «запредельные» злодеи (Каин) убегают «семиверстными» шагами. Экспрессия саркастических зари¬совок неповторима и потому еще более ранит нас.<br>130-<br>&nbsp;<br>Пережитое предельно углубляет зависимость человека от про-исходящего: «на середине рокового земного пути» уловлен лишь переход «от ничтожной причины к причине», остается одно зеркало — «одиночество в раме» («Перед зеркалом»). А разрушающееся сознание способно лишь на сугубо негативные (пугающие) сен- I сини и: «и как-то тяжко, больно даже / Душою жить — который раз?» («Хранилище»); «Пора не быть, а пребывать. / Пора не бодрствовать, а спать» («Из дневника»); *Не легкий труд, о Боже правый, / Всю жизнь воссоздавать мечтой / Твой мир» («Звезды»).<br>В стихотворении «К Лиле» (март—апрель 1929 г.) Ходасевич как бы подвел трагическую черту под своей страдальческой исповедью, указав на решение:<br>...омертвелою душой В беззвучный ужас погрузиться И лиру растоптать пятой.<br>Но завершается признание все-таки качественно иным предположением — появлением Лили. К ней обращены слова: Мне мир откроешь прежний, наш, И сим отвергнутым виденьем Опять залюбоваться дашь.<br>Забытая мечта продолжала светить даже во мраке приближающегося небытия.<br>«Европейская ночь» заключает «говорящую» фантасмагорию «перевернутого» порядка вещей. Люди лишены своего облика: «нечеловечий дух, нечеловечья речь — и песьи головы поверх сутулых плеч»; «глаза лишь отражают лунный блеск» («С берлинской улицы...»). Неодушевленные предметы приобретают тайную силу — «дома как демоны», даже «обнаруживают» подлинное состояние опустошенной личности («Берлинское», «Перед зеркалом»). Вопиюще бездуховная атмосфера губит все живое, в том числе самое лучшее начало,— творчество. Вот почему появилось у Ходасевича странное побуждение — «лиру растоптать пятой». Могильным холодом не социального зла, а вселенской катастрофы веет от картины «Европейской ночи». Незабываемо воплощенная. она подчиняет читателя. После нее поэт уже не создал ни одного нового цикла.<br>С февраля 1927 г. до самой смерти Ходасевич возглавлял литературный отдел газеты «Возрождение», где опубликовал громадное число обзорных статей, полемических откликов, критических отзывов, вел страстные споры (прежде всего с Г. Адамовичем) о сущности поэзии и характере литературы Русского зарубежья. С 1928 г. начал писать мемуарные очерки о Брюсове, Белом, Гумилеве, Есенине, Горьком и др., в 1939 г. появилась книга Ходасевича- «Некрополь. Воспоминания». В 1931 г.— исследование екатерининской эпохи — «Державин». В апреле 1930 г. был отмечен 25-летний юбилей творчества Ходасевича.<br>У руон лтесягло Й1 НИИ<br>131-<br>&nbsp;<br>Умер от рака желудка после продолжительной и тяжелой болезни. Горькая судьба и здесь не пощадила яркий, самобытный талант.<br> <br> <br> ''Русская литература XX века. 11 кл. Учеб. для общеобразоват. учреждений. Л.А. Смирнова, О.Н. Михайлов, А.М. Турков и др.; Сост. Е.П. Пронина; Под ред. В.П. Журавлева - 8-е изд. - М.: Просвещение - АО «Московские учебники», 2003. <br>Отослано читателями из интернет-сайтов''<br>
+
Ходасевич соединяет торжественный слог с удачно найденными обозначениями сниженного быта: бездна, порфира, видение, «горный» воздух и — фабричные дымы, крики галок, тощий пес. Здесь явственно притяжение к мастерству Пушкина, реминисценции из его поэзии слышны в «Счастливом домике». «Ночные» настроения, звездные просторы, образ усталой души, не внемлющей миру», восходят к лирике Лермонтова. Думается, к его достижениям тяготеет и склонность Ходасевича выразить какие-то сложные явления в локальном чувственно-конкретном образе: чуждый, неуловимый гул окружающей жизни — в сплененном шуме» прижатой к уху морской раковины. (Один из разделов книги так и назван: «Пленные шумы».) «Медленное, безропотное, запечное» прозябание в «скрипе» сверчка. Есть в «Счастливом домике» и более саморазоблачительное определение: «дорогим учителем, мудрым проповедником», дарующим радость, назван «Сырник», предводитель мышей (триптих «Мыши»).
 +
 
 +
Название «Счастливый домик» имеет очевидный иронический подтекст:
 +
 
 +
''Я устал быть нежным и счастливым!<br>Эти песни, ласки, розы — плен.''
 +
 
 +
Тем не менее лира поэта сохраняет, пусть краткие и эфемерные, прикосновения к красоте («Февраль». «Поэту»), так как<br>...над каждым сожженным мгновеньем<br>Возникает, как Феникс.— преданье.<br>В разделе сборника «Звезда над Пальмой» отражены иронично окрашенные «дары» молодой своевольной «царицы» (в ее образе — черты Е. В. Муратовой, к ней и к памяти о ней обращено большинство стихов). И с глубоким и трепетным восхищением воссоздано «священное сиянье лигурийских звездных вечеров». Слово «священное» не случайно. Небо — царство Всевышнего — источает подлинные, нетленные ценности, которые постигаются лирическим героем лишь в легенде, грезе, сне («Вечер», «Рай»):<br>126-<br>&nbsp;<br>Сквозь узорный полог, в высоте сапфировой Ангел златокрылый пусть приснится мне.<br>Ходасевич выразительно передал обманное очарование земных радостей, но в собственных переживаниях обрел и высшее предназначение поэзии, и Божественное начало Вселенной. Неудивительно, что в следующей книге стихов с емким символическим названием «Путем Зерна» ведущим стал мотив возрождения (Зерно в *заветный срок умрет и прорастет»), поскольку «мудрость нам единая дана»:<br>И ты, моя страна, и ты. ее народ, Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год.<br>Признание необходимости тягостного пути для всего и всех в мире привело к отказу от ложноромантических увлечений, приятию судьбы вечного странника, в испытаниях находящего истину:<br>Одинокие скитанья. Частого дождя кропанье Да на согнутых плечах Плащ из мокрого брезента.<br>В поэзии такой поиск Ходасевич связал с самозабвенным служением мастерству. Эта линия наблюдений выражена средствами смелых сопоставлений. Вечный, можно сказать, образ высокого искусства, испепеляющего художника, будто неожиданно (на самом деле такая ассоциация уже была, скажем, в творчестве М. Цветаевой) проступает в трюках канатного акробата:<br>А если, сорвавшись, фигляр упадет И, охнув, закрестится лживый народ,—<br>Поэт, проходи с безучастным лицом: Ты сам не таким ли живешь ремеслом?<br>Книга «Путем Зерна»: духовные противоречия и свершения.<br>Ходасевич высказал свою приверженность к «прозе в жизни и искусстве». Но эта мысль не имеет ничего общего с тяготением к обыденности. Слово «проза» обозначает отстранение от вы-мышленных ценностей («лживого образа красоты»), от экзальтированного воображения. В книге «Путем Зерна» еще резче, глубже проведено разделение между прозаической действитель¬ностью и одухотворенной энергией личности. И тем трагичнее этот разрыв для поэта, чем больше в себе самом он находит примет ординарного человека. Происходит как бы распадение души на два противоположных слагаемых. В триптихе «Про себя» лирический герой вглядывается в «Водное зерцало»:<br>127-<br>&nbsp;<br>И. чтоб мою к себе приблизить высь. Гляжу я в глубь, где звезды занялись. Упав туда, спокойно угасает Нечистый взор моих земных очей. Но пламенно оттуда проступает Венок из звезд над головой моей.<br>Через прозрение, преодоление обычной человеческой сущности открывается своя высь. В другом стихотворении («В заботах каждого дня») читаем:<br>...душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня.<br>Все черты и устремления подлинно романтического героя сохранены. Более того, всемерно усилены и драматизированы его осознанием собственной двойственности и опасной зависимости от приземленных процессов. В третьем сборнике стихов «Путем Зерна» потому и нарастает трагическое мироощущение. Но оно же пробуждает активность лирического «Я».<br>Свершения духа Ходасевич ищет и находит в разливе каждодневных дел, «на ходу» (так названо стихотворение) бесконечных скитаний: *Еще томят земные расстоянья. / Еще болит рука, / Но все ясней, уверенней сознанье, / Что ты близка». Мечтой рождено магическое заклинание: *Преобразись, Смоленский рынок!» («Смо¬ленский рынок»). На рынке, у Никитских ворот, в Петровском парке глаз художника улавливает возможное чудо преображения.<br>Отсюда проистекают удивительные образные находки: обычное явление как бы домыслено — трамвай зашипел и... «бросил звезду в черное зеркало оттепели»-, в сцене на балконе открывается неведомое измерение: «Я слушаю, уже оттуда, моей качалки мерный стук». Утонченные переживания воплощены через зримые ассоциации. Зыбкая, лишь предугаданная связь с «вечным другом» вдруг овеществляется — «и на концах дрожащих пальцев, тайно, быть может, вспыхну кисточкой огня» («Ищи меня»). Священное ощущение созревшего плода и мечта дать новую жизнь переданы как бы от «лица» осенней яблони, ее «нежности неодолимой, / С какою хочется ветвям / Коснуться вновь земли родимой» («И весело, и тяжело»).<br>Ходасевич испытывал «вечные пытки» в поиске высшего смысла сущего, от чего не могла спасти даже смерть.— ведь си она — такой же, хоть и окольный, / Путь бытия». Но такой дар и являл собой Свет поэзии.<br>Уехав из России, Ходасевич и Берберова сначала поселились в Берлине, где поэт сотрудничал в журнале «Новая русская кни¬га», газете «Дни», затем ездил на юг Германии. В ноябре 1923 г. переместился в Прагу, провел зиму в Мариенбаде, работал<br>128-<br>&nbsp;<br>здесь над книгой о Пушкине. В марте 1924 г. отправился на несколько недель в Италию, потом четыре месяца провел в Париже, побывал в Англии и Ирландии, после чего вернулся в Италию. Весной 1925 г. советское посольство в Риме предложило Ходасевичу вернуться в Москву, а он уехал в Париж, окончательно избрав долю эмигранта. В газете «Дни» (осень 1924 г.) появилась разоблачительная статья Ходасевича о деятельности ГПУ за границей, в феврале 1925 г.— фельетон о рапповском журнале «На посту».<br>Исповедь поэта в книге «Тяжелая лира». Самым крупным творческим достижением этих лет стало переиздание в 1923 г. расширенной и переработанной «Тяжелой лиры. Четвертой кни¬ги стихов», вышедшей годом раньше в Петрограде.<br>В этом сборнике предельно сгущаются мрачные мотивы: вГрядущего не надо, / Минувшее в душе пережжено», мучает выстраданное право «любить и проклинать» Россию, «громкую державу». В болезненных надрывах происходит окончательный разрыв между скромным человеческим опытом («сосудом непрочным и некрасивым») и «чистой высотой» души («К Психее», «Душа», «Искушение»). Душа поэта<br>Па высоте горит себе, горит — И слез моих не осушит. И от белы моей небольно ей, И ей невнятен стон моих страстей.<br>Одиночество при столь трагическом саморасшсплении порождает неприятие рода людского, гаснут теплые эмоции:<br>Здесь, на горошине земли. Будь или ангел, или демон. А человек — иль не затем он. Чтобы забыть его могли.<br>(«Гостю»)<br>Столь тягостные подозрения приносили, думается, страшную горечь самому автору, поскольку он и в себе чувствовал разлагающее начало. Однако желчные строки вызвали издевательские отзывы Г. Иванова, Г. Адамовича, Д. Святополка-Мирского. Последний причислил Ходасевича ко всем, «кто не любит поэзии».<br>Творчество создателя «Тяжелой лиры» было исполнено волнующей исповедальности («Пускай минувшего не жаль», «Люблю людей, люблю природу»), «редкой мыслеемкости и вместе с тем краткости признаний» («Гость», «Жизель», «Когда б я долго жил»), оригинального запечатления высоких и низменных проявлений («В заседании», «Стансы»), внутренней энергии поэтической речи. Лирика Ходасевича вдохновлена глубокой философской мыслью о «прорезывающемся» сквозь бренное тело Духе («Из дневника»), о «тайном слове» — «ключе от бытия иного» («Порок и смерть»), о прорастающих крыльях («Не верю в красо-<br>$ Русей»&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;»■ 11 «л I ч.<br>129-<br>&nbsp;<br>ту земную»). Этот процесс передан условным соотнесением с острой болью физической: «По нежной плоти человечьей / Мой нож проводит алый жгут». «Кровавые краски» оттеняли, однако, перерождение тленного мира, где лишь порой слышится «биенье совсем иного бытия» («Не жить, не петь...»), воскресение мертвой «красы» («Невеста»).<br>Нельзя согласиться с Г. Адамовичем, считавшим, что Ходасевич как романтик не смог преодолеть конфликт между искусством и реальностью. Источник страданий и дерзаний поэта был значительно сложнее и многозначнее—несовершенная человеческая жизнь, в которой гибнет Богом данная Душа. Романтический идеал восходил к феномену полной гармонии, соответственно ему и потрясения приобрели максимальную силу.<br>Трагическое восприятие мира в цикле «Египетская ночь». В 1927 г. (Париж) вышла в свет последняя книга лирики Ходасевича— «Собрание стихов», куда вошел цикл «Европейская ночь», написанный в период с 1922 по 1927 г.,— «сурово стиснутые стихи», по определению автора. Воистину самые суровые путы неразрывно стянули все произведении цикла, воссоздавшие страшный, искаженный мир. Этой картине не случайно предпос¬ланы: иронические строки о былом упоенье в голодном Петербурге стихотворным творчеством, серьезное восхищение *суровой свободой» человеческого языка, наконец, предпочтение *гармонической красоте» дрожи ужаса. Самый неоднородный опыт личности отдан откровениям о «европейской ночи».<br>Цикл насыщен столь острыми и удивительными образными смещениями, что о каждом из них можно написать особое иссле-дование. Но есть здесь и общий принцип — знаки вопиющей спутанности вымороченного царства. Не потому ли поэтическое перо не в силах отразить лицо автора, а прочерчивает лишь «угловатую кривую» его страданий («Вдруг из-за туч»). Связь между парализующими волю впечатлениями извне и внутренним состоянием «наблюдателя» приобретает фантастическую власть и предельную резкость ее освещения. Лирический субъект с «отвращением узнает» в «чужой жизни» «отрубленную, неживую, ночную голову» свою («Берлинское»).<br>В окружающем мире «все высвистано, прособачено» («Нет. не найду сегодня...»); «блудливым невестам» «под юбки лазит с фонарем полуслепой, широкоротый гном» («Дачное»); «средь здоровеющих людей неузнанный проходит Каин» («У моря»); «вонючая метла безумца гонит из угла» («Под землей»). Порой («Окна во двор») мелькают малыми кадрами вопиющие гнусности. Иногда («Баллада») предстает вполне законченный сюжет, в котором простейшие бытовые детали потрясают больше сверхъестественных ужасов. Массив эмпирического уродства столь велик и плотен, что «запредельные» злодеи (Каин) убегают «семиверстными» шагами. Экспрессия саркастических зари¬совок неповторима и потому еще более ранит нас.<br>130-<br>&nbsp;<br>Пережитое предельно углубляет зависимость человека от про-исходящего: «на середине рокового земного пути» уловлен лишь переход «от ничтожной причины к причине», остается одно зеркало — «одиночество в раме» («Перед зеркалом»). А разрушающееся сознание способно лишь на сугубо негативные (пугающие) сен- I сини и: «и как-то тяжко, больно даже / Душою жить — который раз?» («Хранилище»); «Пора не быть, а пребывать. / Пора не бодрствовать, а спать» («Из дневника»); *Не легкий труд, о Боже правый, / Всю жизнь воссоздавать мечтой / Твой мир» («Звезды»).<br>В стихотворении «К Лиле» (март—апрель 1929 г.) Ходасевич как бы подвел трагическую черту под своей страдальческой исповедью, указав на решение:<br>...омертвелою душой В беззвучный ужас погрузиться И лиру растоптать пятой.<br>Но завершается признание все-таки качественно иным предположением — появлением Лили. К ней обращены слова: Мне мир откроешь прежний, наш, И сим отвергнутым виденьем Опять залюбоваться дашь.<br>Забытая мечта продолжала светить даже во мраке приближающегося небытия.<br>«Европейская ночь» заключает «говорящую» фантасмагорию «перевернутого» порядка вещей. Люди лишены своего облика: «нечеловечий дух, нечеловечья речь — и песьи головы поверх сутулых плеч»; «глаза лишь отражают лунный блеск» («С берлинской улицы...»). Неодушевленные предметы приобретают тайную силу — «дома как демоны», даже «обнаруживают» подлинное состояние опустошенной личности («Берлинское», «Перед зеркалом»). Вопиюще бездуховная атмосфера губит все живое, в том числе самое лучшее начало,— творчество. Вот почему появилось у Ходасевича странное побуждение — «лиру растоптать пятой». Могильным холодом не социального зла, а вселенской катастрофы веет от картины «Европейской ночи». Незабываемо воплощенная. она подчиняет читателя. После нее поэт уже не создал ни одного нового цикла.<br>С февраля 1927 г. до самой смерти Ходасевич возглавлял литературный отдел газеты «Возрождение», где опубликовал громадное число обзорных статей, полемических откликов, критических отзывов, вел страстные споры (прежде всего с Г. Адамовичем) о сущности поэзии и характере литературы Русского зарубежья. С 1928 г. начал писать мемуарные очерки о Брюсове, Белом, Гумилеве, Есенине, Горьком и др., в 1939 г. появилась книга Ходасевича- «Некрополь. Воспоминания». В 1931 г.— исследование екатерининской эпохи — «Державин». В апреле 1930 г. был отмечен 25-летний юбилей творчества Ходасевича.<br>У руон лтесягло Й1 НИИ<br>131-<br>&nbsp;<br>Умер от рака желудка после продолжительной и тяжелой болезни. Горькая судьба и здесь не пощадила яркий, самобытный талант.<br> <br> <br> ''Русская литература XX века. 11 кл. Учеб. для общеобразоват. учреждений. Л.А. Смирнова, О.Н. Михайлов, А.М. Турков и др.; Сост. Е.П. Пронина; Под ред. В.П. Журавлева - 8-е изд. - М.: Просвещение - АО «Московские учебники», 2003. <br>Отослано читателями из интернет-сайтов''<br>
<br> <sub>Готовые домашние задания, онлайн рефераты, вопросы и ответы, литература 11 класс, тесты, планы-конспекты уроков по литературе</sub> <br>  
<br> <sub>Готовые домашние задания, онлайн рефераты, вопросы и ответы, литература 11 класс, тесты, планы-конспекты уроков по литературе</sub> <br>  

Версия 21:39, 22 ноября 2010

Гипермаркет знаний>>Литература>>Литература 11 класс>>Литература: В. Ф. Ходасевич. Биография. Творчество


В. Ф. ХОДАСЕВИЧ. БИОГРАФИЯ. ТВОРЧЕСТВО

ВЛАДИСЛАВ ФЕЛИЦИАНОВИЧ ХОДАСЕВИЧ (1886—1939). ЖИЗНЬ В РОССИИ. ПРИЧИНА ЭМИГРАЦИИ

Родился в семье обрусевшего польского дворянина, крещен в католической церкви. В 1904 г. закончил 3-ю Московскую классическую гимназию, с 1909 до весны 1910 г. учился сначала на юридическом, затем на историко-филологическом факультете Московского университета, но курса не окончил. Начал печататься с 1905 г., в 1908 г. вышел сборник лирики «Молодость. Первая книга стихов. Стихи 1907 года». В 1914 г. издал второй сборник «Счастливый домик». Октябрьскую революцию воспринял двойственно: приветствовал национализацию банков, но к концу 1917 г. пришел к твердому убеждению: «При большевиках литературная деятельность невозможна. Решил перестать печататься» («Законодатель», 1936). Поэтому с 1918-го поступил на работу секретарем третейного суда, затем вел занятия в литературной секции Пролеткульта (объединения пролетарских писателей), служил в Наркомпросе (Наркомат просвещения), заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература». В конце 1920-х годов из-за голода, холода и болезни переехал в Петроград, поселившись с семьей в общежитии Дома искусств. В том же году вышла в свет третья книга стихов Ходасевича «Путем Зерна», дополненная и переработанная для следующего петроградского ее издания 1922 г. К февралю 1921-го относится речь Ходасевича о «сумерках культуры нашей» и угасании дотоле всеподчиняющей любви к Пушкину, получившая при публикации название «Колеблемый треножник». Тягостное душевное состояние поэта преодолевается чувством к будущей его жене — Нине Берберовой, с которой он в июне 1922-го уезжает в заграничную командировку, положившую начало их эмиграции.

Своеобразие ранней лирики

Два ранних сборника лирики Ходасевича были посвящены его первым женам — Марине Рындиной и Анне Чулковой. Пережитая любовная драма с покинувшей Ходасевича Рындиной окрасила книгу «Молодость» мрачным колоритом, надрывными интонациями: стремлением «всю жизнь безумием измерить», ощущением тоски, сплетающей «короной роковой» сердца, куда «темным вином изливается кровь», видом «мертвых рассветов». Противостояние трагическому состоянию духа усмотрено в одном:

О, как чиста, спокойна и легка
Из-за стволов — забвенная река!
В связи с обилием тягостных автобиографических реалий, неумением высвободить из этой стихии напев вольной и всесильной поэзии Ходасевич резко отрицательно отнесся к своему «первенцу», не включив его ни в одно последующее издание.

Между тем знаки нелегкой судьбы продолжали следовать за Ходасевичем. Через несколько лет он перенес новое потрясение — несчастный роман с Е. В. Муратовой. Отношения с будущей второй женой А. И. Чулковой тоже оказались весьма сложными. На сей раз, однако, жизненные печальные факты дали лишь некоторые конкретные «толчки» для выражения целостного мироощущения поэта, что чувствуется уже в «Счастливом домике», хотя и эту книгу автор расценивал весьма критично. В ней ясно проступает стремление раскрыть и трагический смысл земного существования («Смерть переполняет мир»), и рождающуюся мудрость:

Осенних звезд мерцающая сеть
Зовет спокойно жить и умереть.
Горькие раздумья в сборнике «Счастливый домик»

Название сборника «Счастливый домик» полемично по отношению к его содержанию. И потому, что здесь нет радужных чувств. А главное, потому, что вместо маленького «домика» — уютного гнездышка возникает емкая картина остропротиворечивой душевной жизни. «Любовь невинная и простая» отвергнута во имя жажды постичь высшие, идеальные порывы и глубины человеческих противоречий. Герой дышит «легче и свободней» «древним мраком преисподней иль горним воздухом небес».

Ходасевич соединяет торжественный слог с удачно найденными обозначениями сниженного быта: бездна, порфира, видение, «горный» воздух и — фабричные дымы, крики галок, тощий пес. Здесь явственно притяжение к мастерству Пушкина, реминисценции из его поэзии слышны в «Счастливом домике». «Ночные» настроения, звездные просторы, образ усталой души, не внемлющей миру», восходят к лирике Лермонтова. Думается, к его достижениям тяготеет и склонность Ходасевича выразить какие-то сложные явления в локальном чувственно-конкретном образе: чуждый, неуловимый гул окружающей жизни — в сплененном шуме» прижатой к уху морской раковины. (Один из разделов книги так и назван: «Пленные шумы».) «Медленное, безропотное, запечное» прозябание в «скрипе» сверчка. Есть в «Счастливом домике» и более саморазоблачительное определение: «дорогим учителем, мудрым проповедником», дарующим радость, назван «Сырник», предводитель мышей (триптих «Мыши»).

Название «Счастливый домик» имеет очевидный иронический подтекст:

Я устал быть нежным и счастливым!
Эти песни, ласки, розы — плен.

Тем не менее лира поэта сохраняет, пусть краткие и эфемерные, прикосновения к красоте («Февраль». «Поэту»), так как
...над каждым сожженным мгновеньем
Возникает, как Феникс.— преданье.
В разделе сборника «Звезда над Пальмой» отражены иронично окрашенные «дары» молодой своевольной «царицы» (в ее образе — черты Е. В. Муратовой, к ней и к памяти о ней обращено большинство стихов). И с глубоким и трепетным восхищением воссоздано «священное сиянье лигурийских звездных вечеров». Слово «священное» не случайно. Небо — царство Всевышнего — источает подлинные, нетленные ценности, которые постигаются лирическим героем лишь в легенде, грезе, сне («Вечер», «Рай»):
126-
 
Сквозь узорный полог, в высоте сапфировой Ангел златокрылый пусть приснится мне.
Ходасевич выразительно передал обманное очарование земных радостей, но в собственных переживаниях обрел и высшее предназначение поэзии, и Божественное начало Вселенной. Неудивительно, что в следующей книге стихов с емким символическим названием «Путем Зерна» ведущим стал мотив возрождения (Зерно в *заветный срок умрет и прорастет»), поскольку «мудрость нам единая дана»:
И ты, моя страна, и ты. ее народ, Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год.
Признание необходимости тягостного пути для всего и всех в мире привело к отказу от ложноромантических увлечений, приятию судьбы вечного странника, в испытаниях находящего истину:
Одинокие скитанья. Частого дождя кропанье Да на согнутых плечах Плащ из мокрого брезента.
В поэзии такой поиск Ходасевич связал с самозабвенным служением мастерству. Эта линия наблюдений выражена средствами смелых сопоставлений. Вечный, можно сказать, образ высокого искусства, испепеляющего художника, будто неожиданно (на самом деле такая ассоциация уже была, скажем, в творчестве М. Цветаевой) проступает в трюках канатного акробата:
А если, сорвавшись, фигляр упадет И, охнув, закрестится лживый народ,—
Поэт, проходи с безучастным лицом: Ты сам не таким ли живешь ремеслом?
Книга «Путем Зерна»: духовные противоречия и свершения.
Ходасевич высказал свою приверженность к «прозе в жизни и искусстве». Но эта мысль не имеет ничего общего с тяготением к обыденности. Слово «проза» обозначает отстранение от вы-мышленных ценностей («лживого образа красоты»), от экзальтированного воображения. В книге «Путем Зерна» еще резче, глубже проведено разделение между прозаической действитель¬ностью и одухотворенной энергией личности. И тем трагичнее этот разрыв для поэта, чем больше в себе самом он находит примет ординарного человека. Происходит как бы распадение души на два противоположных слагаемых. В триптихе «Про себя» лирический герой вглядывается в «Водное зерцало»:
127-
 
И. чтоб мою к себе приблизить высь. Гляжу я в глубь, где звезды занялись. Упав туда, спокойно угасает Нечистый взор моих земных очей. Но пламенно оттуда проступает Венок из звезд над головой моей.
Через прозрение, преодоление обычной человеческой сущности открывается своя высь. В другом стихотворении («В заботах каждого дня») читаем:
...душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня.
Все черты и устремления подлинно романтического героя сохранены. Более того, всемерно усилены и драматизированы его осознанием собственной двойственности и опасной зависимости от приземленных процессов. В третьем сборнике стихов «Путем Зерна» потому и нарастает трагическое мироощущение. Но оно же пробуждает активность лирического «Я».
Свершения духа Ходасевич ищет и находит в разливе каждодневных дел, «на ходу» (так названо стихотворение) бесконечных скитаний: *Еще томят земные расстоянья. / Еще болит рука, / Но все ясней, уверенней сознанье, / Что ты близка». Мечтой рождено магическое заклинание: *Преобразись, Смоленский рынок!» («Смо¬ленский рынок»). На рынке, у Никитских ворот, в Петровском парке глаз художника улавливает возможное чудо преображения.
Отсюда проистекают удивительные образные находки: обычное явление как бы домыслено — трамвай зашипел и... «бросил звезду в черное зеркало оттепели»-, в сцене на балконе открывается неведомое измерение: «Я слушаю, уже оттуда, моей качалки мерный стук». Утонченные переживания воплощены через зримые ассоциации. Зыбкая, лишь предугаданная связь с «вечным другом» вдруг овеществляется — «и на концах дрожащих пальцев, тайно, быть может, вспыхну кисточкой огня» («Ищи меня»). Священное ощущение созревшего плода и мечта дать новую жизнь переданы как бы от «лица» осенней яблони, ее «нежности неодолимой, / С какою хочется ветвям / Коснуться вновь земли родимой» («И весело, и тяжело»).
Ходасевич испытывал «вечные пытки» в поиске высшего смысла сущего, от чего не могла спасти даже смерть.— ведь си она — такой же, хоть и окольный, / Путь бытия». Но такой дар и являл собой Свет поэзии.
Уехав из России, Ходасевич и Берберова сначала поселились в Берлине, где поэт сотрудничал в журнале «Новая русская кни¬га», газете «Дни», затем ездил на юг Германии. В ноябре 1923 г. переместился в Прагу, провел зиму в Мариенбаде, работал
128-
 
здесь над книгой о Пушкине. В марте 1924 г. отправился на несколько недель в Италию, потом четыре месяца провел в Париже, побывал в Англии и Ирландии, после чего вернулся в Италию. Весной 1925 г. советское посольство в Риме предложило Ходасевичу вернуться в Москву, а он уехал в Париж, окончательно избрав долю эмигранта. В газете «Дни» (осень 1924 г.) появилась разоблачительная статья Ходасевича о деятельности ГПУ за границей, в феврале 1925 г.— фельетон о рапповском журнале «На посту».
Исповедь поэта в книге «Тяжелая лира». Самым крупным творческим достижением этих лет стало переиздание в 1923 г. расширенной и переработанной «Тяжелой лиры. Четвертой кни¬ги стихов», вышедшей годом раньше в Петрограде.
В этом сборнике предельно сгущаются мрачные мотивы: вГрядущего не надо, / Минувшее в душе пережжено», мучает выстраданное право «любить и проклинать» Россию, «громкую державу». В болезненных надрывах происходит окончательный разрыв между скромным человеческим опытом («сосудом непрочным и некрасивым») и «чистой высотой» души («К Психее», «Душа», «Искушение»). Душа поэта
Па высоте горит себе, горит — И слез моих не осушит. И от белы моей небольно ей, И ей невнятен стон моих страстей.
Одиночество при столь трагическом саморасшсплении порождает неприятие рода людского, гаснут теплые эмоции:
Здесь, на горошине земли. Будь или ангел, или демон. А человек — иль не затем он. Чтобы забыть его могли.
(«Гостю»)
Столь тягостные подозрения приносили, думается, страшную горечь самому автору, поскольку он и в себе чувствовал разлагающее начало. Однако желчные строки вызвали издевательские отзывы Г. Иванова, Г. Адамовича, Д. Святополка-Мирского. Последний причислил Ходасевича ко всем, «кто не любит поэзии».
Творчество создателя «Тяжелой лиры» было исполнено волнующей исповедальности («Пускай минувшего не жаль», «Люблю людей, люблю природу»), «редкой мыслеемкости и вместе с тем краткости признаний» («Гость», «Жизель», «Когда б я долго жил»), оригинального запечатления высоких и низменных проявлений («В заседании», «Стансы»), внутренней энергии поэтической речи. Лирика Ходасевича вдохновлена глубокой философской мыслью о «прорезывающемся» сквозь бренное тело Духе («Из дневника»), о «тайном слове» — «ключе от бытия иного» («Порок и смерть»), о прорастающих крыльях («Не верю в красо-
$ Русей»    »■ 11 «л I ч.
129-
 
ту земную»). Этот процесс передан условным соотнесением с острой болью физической: «По нежной плоти человечьей / Мой нож проводит алый жгут». «Кровавые краски» оттеняли, однако, перерождение тленного мира, где лишь порой слышится «биенье совсем иного бытия» («Не жить, не петь...»), воскресение мертвой «красы» («Невеста»).
Нельзя согласиться с Г. Адамовичем, считавшим, что Ходасевич как романтик не смог преодолеть конфликт между искусством и реальностью. Источник страданий и дерзаний поэта был значительно сложнее и многозначнее—несовершенная человеческая жизнь, в которой гибнет Богом данная Душа. Романтический идеал восходил к феномену полной гармонии, соответственно ему и потрясения приобрели максимальную силу.
Трагическое восприятие мира в цикле «Египетская ночь». В 1927 г. (Париж) вышла в свет последняя книга лирики Ходасевича— «Собрание стихов», куда вошел цикл «Европейская ночь», написанный в период с 1922 по 1927 г.,— «сурово стиснутые стихи», по определению автора. Воистину самые суровые путы неразрывно стянули все произведении цикла, воссоздавшие страшный, искаженный мир. Этой картине не случайно предпос¬ланы: иронические строки о былом упоенье в голодном Петербурге стихотворным творчеством, серьезное восхищение *суровой свободой» человеческого языка, наконец, предпочтение *гармонической красоте» дрожи ужаса. Самый неоднородный опыт личности отдан откровениям о «европейской ночи».
Цикл насыщен столь острыми и удивительными образными смещениями, что о каждом из них можно написать особое иссле-дование. Но есть здесь и общий принцип — знаки вопиющей спутанности вымороченного царства. Не потому ли поэтическое перо не в силах отразить лицо автора, а прочерчивает лишь «угловатую кривую» его страданий («Вдруг из-за туч»). Связь между парализующими волю впечатлениями извне и внутренним состоянием «наблюдателя» приобретает фантастическую власть и предельную резкость ее освещения. Лирический субъект с «отвращением узнает» в «чужой жизни» «отрубленную, неживую, ночную голову» свою («Берлинское»).
В окружающем мире «все высвистано, прособачено» («Нет. не найду сегодня...»); «блудливым невестам» «под юбки лазит с фонарем полуслепой, широкоротый гном» («Дачное»); «средь здоровеющих людей неузнанный проходит Каин» («У моря»); «вонючая метла безумца гонит из угла» («Под землей»). Порой («Окна во двор») мелькают малыми кадрами вопиющие гнусности. Иногда («Баллада») предстает вполне законченный сюжет, в котором простейшие бытовые детали потрясают больше сверхъестественных ужасов. Массив эмпирического уродства столь велик и плотен, что «запредельные» злодеи (Каин) убегают «семиверстными» шагами. Экспрессия саркастических зари¬совок неповторима и потому еще более ранит нас.
130-
 
Пережитое предельно углубляет зависимость человека от про-исходящего: «на середине рокового земного пути» уловлен лишь переход «от ничтожной причины к причине», остается одно зеркало — «одиночество в раме» («Перед зеркалом»). А разрушающееся сознание способно лишь на сугубо негативные (пугающие) сен- I сини и: «и как-то тяжко, больно даже / Душою жить — который раз?» («Хранилище»); «Пора не быть, а пребывать. / Пора не бодрствовать, а спать» («Из дневника»); *Не легкий труд, о Боже правый, / Всю жизнь воссоздавать мечтой / Твой мир» («Звезды»).
В стихотворении «К Лиле» (март—апрель 1929 г.) Ходасевич как бы подвел трагическую черту под своей страдальческой исповедью, указав на решение:
...омертвелою душой В беззвучный ужас погрузиться И лиру растоптать пятой.
Но завершается признание все-таки качественно иным предположением — появлением Лили. К ней обращены слова: Мне мир откроешь прежний, наш, И сим отвергнутым виденьем Опять залюбоваться дашь.
Забытая мечта продолжала светить даже во мраке приближающегося небытия.
«Европейская ночь» заключает «говорящую» фантасмагорию «перевернутого» порядка вещей. Люди лишены своего облика: «нечеловечий дух, нечеловечья речь — и песьи головы поверх сутулых плеч»; «глаза лишь отражают лунный блеск» («С берлинской улицы...»). Неодушевленные предметы приобретают тайную силу — «дома как демоны», даже «обнаруживают» подлинное состояние опустошенной личности («Берлинское», «Перед зеркалом»). Вопиюще бездуховная атмосфера губит все живое, в том числе самое лучшее начало,— творчество. Вот почему появилось у Ходасевича странное побуждение — «лиру растоптать пятой». Могильным холодом не социального зла, а вселенской катастрофы веет от картины «Европейской ночи». Незабываемо воплощенная. она подчиняет читателя. После нее поэт уже не создал ни одного нового цикла.
С февраля 1927 г. до самой смерти Ходасевич возглавлял литературный отдел газеты «Возрождение», где опубликовал громадное число обзорных статей, полемических откликов, критических отзывов, вел страстные споры (прежде всего с Г. Адамовичем) о сущности поэзии и характере литературы Русского зарубежья. С 1928 г. начал писать мемуарные очерки о Брюсове, Белом, Гумилеве, Есенине, Горьком и др., в 1939 г. появилась книга Ходасевича- «Некрополь. Воспоминания». В 1931 г.— исследование екатерининской эпохи — «Державин». В апреле 1930 г. был отмечен 25-летний юбилей творчества Ходасевича.
У руон лтесягло Й1 НИИ
131-
 
Умер от рака желудка после продолжительной и тяжелой болезни. Горькая судьба и здесь не пощадила яркий, самобытный талант.


Русская литература XX века. 11 кл. Учеб. для общеобразоват. учреждений. Л.А. Смирнова, О.Н. Михайлов, А.М. Турков и др.; Сост. Е.П. Пронина; Под ред. В.П. Журавлева - 8-е изд. - М.: Просвещение - АО «Московские учебники», 2003.
Отослано читателями из интернет-сайтов


Готовые домашние задания, онлайн рефераты, вопросы и ответы, литература 11 класс, тесты, планы-конспекты уроков по литературе


Содержание урока
1236084776 kr.jpg конспект урока                       
1236084776 kr.jpg опорный каркас  
1236084776 kr.jpg презентация урока
1236084776 kr.jpg акселеративные методы 
1236084776 kr.jpg интерактивные технологии 

Практика
1236084776 kr.jpg задачи и упражнения 
1236084776 kr.jpg самопроверка
1236084776 kr.jpg практикумы, тренинги, кейсы, квесты
1236084776 kr.jpg домашние задания
1236084776 kr.jpg дискуссионные вопросы
1236084776 kr.jpg риторические вопросы от учеников
 
Иллюстрации
1236084776 kr.jpg аудио-, видеоклипы и мультимедиа 
1236084776 kr.jpg фотографии, картинки 
1236084776 kr.jpg графики, таблицы, схемы
1236084776 kr.jpg юмор, анекдоты, приколы, комиксы
1236084776 kr.jpg притчи, поговорки, кроссворды, цитаты

Дополнения
1236084776 kr.jpg рефераты
1236084776 kr.jpg статьи 
1236084776 kr.jpg фишки для любознательных 
1236084776 kr.jpg шпаргалки 
1236084776 kr.jpg учебники основные и дополнительные
1236084776 kr.jpg словарь терминов                          
1236084776 kr.jpg прочие 

Совершенствование учебников и уроков
1236084776 kr.jpg исправление ошибок в учебнике
1236084776 kr.jpg обновление фрагмента в учебнике 
1236084776 kr.jpg элементы новаторства на уроке 
1236084776 kr.jpg замена устаревших знаний новыми 
 
Только для учителей
1236084776 kr.jpg идеальные уроки 
1236084776 kr.jpg календарный план на год  
1236084776 kr.jpg методические рекомендации  
1236084776 kr.jpg программы
1236084776 kr.jpg обсуждения


Интегрированные уроки


Если у вас есть исправления или предложения к данному уроку, напишите нам.

Если вы хотите увидеть другие корректировки и пожелания к урокам, смотрите здесь - Образовательный форум.