Гипермаркет знаний>>Литература>>Литература 7 класс>> Анатолий Георгиевич Алексин «В тылу как в тылу» (продолжение 3)
10 Пора детства не отягощена опытом и потому в мыслях и действиях своих бывает до наивности непосредственна. Она уверена, что добро должно порождать только добро и причём сразу, незамедлительно. Олег выстукал на машинке письмо, которое доказывало, что мой отец не погиб... «Вот сейчас покажу его маме, — думал я по дороге домой, — и она успокоится». Впопыхах я забыл, что письмо это могло стать желанной вестью и облегчением лишь по сравнению с истиной, о которой мама не знала. В те далёкие одиннадцать лет я любил мысленно ставить других на своё место и легко предсказывать таким образом чужие поступки, не сознавая, что на своём месте могу быть только я сам.
Я скрывал от мамы извещение, пришедшее из Москвы, но свой предстоящий разговор строил так, будто она, как и я, обо всём уже знала.
«...Легко раненный попал к партизанам, в такие места, откуда писать невозможно», — напечатал Олег. Это было радостью на фоне слов «пропал без вести». Но ведь мама этих слов не читала. Я завернул на почту. По-прежнему я заходил туда каждый день, почти каждый день девушка с прозрачными пальцами говорила мне, что найдёт другую работу. И ещё повторяла: «Треугольные письма люблю, а конвертов... боюсь. Особенно если тонкие и со штампом. Почему именно я должна их вручать? »
— Война — время писем, — сказал однажды Подкидыш. — Она всех раскидала в стороны. И люди пишут друг другу, как никогда. Разлучает, объединяет... — медленно повторил он свою старую мысль про войну.
На почте никого не было: весь город в это время работал. Увидев меня, девушка вскочила, и лицо её исчезло из окошка, скрылось за непроницаемо-матовым стеклом. Но я заметил, что рука в окошке что-то схватила со стола. А потом девушка выбежала из-за перегородки прямо ко мне. — Треугольное письмо! — возбуждённо кричала она на ходу, желая, чтоб я поскорей об этом услышал. — Треугольное... Значит, от него самого!
Я выхватил бумажный треугольник из её тонких ледяных пальцев. Торопливо развернул его... Щёки у девушки остались такими же бледными, но глаза, казалось, в то мгновение их освещали.
«Уважаемая Екатерина Андреевна, — прочитал я. — Пишет вам фронтовой друг вашего мужа Алексея Алексеевича Тихомирова. Он дал мне ваш адрес и просил, если что, сообщить. Вот я и выполняю... Муж ваш, Алексей Тихомиров, геройски сражался с врагами и остался на поле боя...» — Что с тобой? — услышал я голос девушки. — Что с тобой?!
Я вернулся к Олегу... Кузьмы Петровича уже не было. Сёстры возились за дощатым забором, окружавшим тахту. Олег прочитал... Нос его сморщился, как от яркого света. — Думай о матери, — сказал он. И больше не произнёс ни одного слова.
Он хотел спрятать бумажный треугольник туда же, на дно ящика, под газеты. Но я возразил: — Пусть будет со мной. Всегда... Если бы отпороть подкладку и зашить его прямо внутрь, в куртку, а? Я только в ней хожу... Даже сплю, когда в бараке не топят. Зашей... Ты умеешь.
Олег достал ножницы, нитки с иглой и молча, проворно выполнил мою просьбу. Когда я стал натягивать шапку, он остановил меня. — Матери всё равно покажи то письмо... которое мы напечатали. И держись! — Он всматривался в моё лицо своими огромными, забывшими про детство глазами. — Я пойду вместе с тобой. — А они? — кивнул я на двух сестёр. — Позову соседку. Она остаётся с ними... иногда, в крайних случаях.
«Биология — женское дело», — то ли в шутку, то ли всерьёз говорил мне отец. Поэтому «мужским началом» в нашей семье он считал маму. И вдруг её сила исчезла. Тут же, на наших глазах. Она растерянно опустилась на сундук, заменявший нам стол. И стала беспомощно оглядываться, как бы прося защиты. — Ничего ещё не... — пробормотал Подкидыш. Но замолчал.
Мама не перечитывала, а долго, бесконечно, как мне казалось, смотрела на бумагу, которую мы сочиняли с Олегом. Наконец она поднялась, взяла себя в руки. — А где это письмо было целых полтора месяца? — спросила она. — У меня, — ответил я. — Мы вместе его получали, — заверил Олег. Она изучила штемпель нашего города, перевернула конверт, чтобы найти штемпель отправителя. Он был московским. — А почему же тут... — начала мама. — Командир воинской части написал, наверно, в Москву, в Наркомат обороны, — засеменил я словами. — А оттуда переслали. Ты же сообщила наш адрес.
Она осторожно уложила бумагу обратно в конверт. — Я боялся тебе показать. У меня заныло в животе. Я скрючился. Бумажный треугольник, зашитый в куртку, издал хрустящий звук.
— Что-то мы сегодня в столовой съели, — объяснил всем Олег. — Я ждала этого, — всё ещё с трудом овладевая словами, скапала мама. — Пока мы тут живём припеваючи, он, раненый... не в больнице, не в госпитале, а где-то в лесу. — Она помолчала, набралась сил. — Раньше, когда он слегка простужался, я сразу укладывала его в постель. И при этом непременно посмеивалась над его мнительностью. Сама же укладывала и сама же посмеивалась... Зачем? Если бы можно было перед ним извиниться! — Всё вернется, — пообещал Николай Евдокимович. — Легче восстановить завод, чем здоровье одного человека, — ответила мама. И обхватила руками голову: — В лесу... Без врачей, без лекарств... — В партизанских отрядах есть врачи. Там делают операции, - напомнил Подкидыш. — Иногда даже пилой иль кухонным ножом. Я читала в газете... Когда это касается других, восхищаешься, а когда близких людей ужасаешься и страдаешь. — Но вы же не возражаете против того, что в партизанские отряды доставляют... — снова начал Подкидыш. — Из этого отряда, как вы заметили, даже нельзя писать, — перебила она. — Мы тут неплохо устроились, и нам очень легко рассуждать. Николаю Евдокимовичу, и правда, убеждать её было легче, чем нам с Олегом: он не видел бумажного треугольника и не знал, не мог себе представить... что отца уже нет.. — Будем ждать. Что нам ещё остается? — сказала мама. И, заме- тив на краю стола-сундука белую бутылку, спросила: — А почему ты утром не пил молоко? — Сейчас выпью. Может быть, и ты... — Я сыта. — Не возражаете, если я принесу своё? — предложил Николай Ев- докимович. — Зачем? — удивилась мама. — В партизанский отряд я не смогу его переправить. Так что пейте: мужчинам нужно больше калорий. Мама потерла виски, села на топчан, заменявший постель. А уши закрыла руками. Она не плакала. Просто ей не хотелось никого ви- деть и слышать. Мы потихоньку вышли. 11 После смерти Подкидыша мама без конца перечитывала письмо «командира воинской части», которое выстукал на машинке Олег. Боялась новой потери, не зная, что она к нам... уже пришла. А в гибе- ли Николая Евдокимовича продолжала винить себя... — Что мне стоило перепроверить? Что стоило? Иногда она кончала словами, которых никто от неё раньше не слышал: '— Я устала. Очень устала. Мне казалась, что устала она прежде всего от мыслей: об отце, о 11одкидыше. А стремясь избавиться от усталости, нагружала на себя неё больше и больше дел. Наш барак к тому времени окружили красные коробки будущих цехов. На стройке одного из них мама пропадала с рассвета и до ночи. 1<]й уже не приходилось встречать эшелоны, сгружать оборудование, рассортировывать... Но забот прибавлялось. Домой она приходила часов на шесть или семь. Укладывалась, когда радио кончало свои передачи, а вставала, как только чёрный круг на стене оживал. Так было изо дня в день, изо дня в день... — Твоя мама уехала? — спросил меня как-то Олег. Он никогда не заставал её дома. — Она на стройке. — И отец там. Но не всегда же... — А мама всегда. Город заполнялся похожими, как близнецы, корпусами, пере- брался через реку, занял позиции на том берегу. Нам с мамой дали носьмиметровую комнату в настоящем кирпичном доме. Мы собрали все свои вещи, сложили их в бездонный сундук, обви- тый железными лентами. — Как я могла заставить Подкидыша тащить его? — продолжала терзать себя мама. — У него было столько болезней! — Ты знала о них? — Конечно... Ценим, когда теряем. И жалеем, когда теряем. Гово- рят: лучше поздно, чем никогда. Порой эта поговорка звучит бес- смысленно. Поздно — значит, всё... Поезд ушёл. И всегда-то мы нава- ливаемся на безотказность человеческую, на деликатность. Эксплуа- тируем их нещадно... — Ты о чём? — Всё о том же. Я никогда до той поры не догадывался, что душевные перегрузки подтачивают здоровье гораздо сильнее, чем физические. В физичес- ких мама искала спасение. И нагружала себя и нагружала... Я редко встречался с нашими соседями по бараку: они затемно уходили и возвращались во тьме. Но когда мы стали прощаться, ндруг выяснилось, что я знал не только их надвинутые на глаза мох- натые шапки, не только их валенки и полушубки, — я угадывал, сам того не подозревая, их лица. И помнил глаза... Оказалось, что мы с ними в этом бараке сроднились. Позже я понял: война не давала людям возможности и просто-на- просто времени для проявления всех своих «разнокалиберных» ка- честв. На передовую позицию жизни выкатывались орудия главного калибра. Ими, настигавшими врага даже из дальнего тыла, были каждодневная, будничная отвага и готовность жертвовать и терпеть. Люди становились чем-то похожи друг на друга. Но это не было одно- образием и безликостью, а было величием... Весна, лето, осень шли, как и положено, друг за другом... В природе порядок не нарушался. Но отношение к временам года стало иным. Я всегда обожал зиму с коньками и лыжами на Гоголев- ском бульваре. Теперь же я боялся мороза, как беспощадного недру- га. Но ничего в природе изменить было нельзя — и холода опять наступили. Каждый день начинался со сводки Информбюро. Если сводка была плохой, все знали, что надо утроить усилия. А если хорошей, то тем более надо утроить... Мама утраивала свои усилия бесконечно. К тому же она не расста- валась с письмом «командира воинской части» и не могла забыть металлический трос, который бы не убил Подкидыша, если бы всё вовремя «перепроверили». В конце концов она заболела... Простуди- лась, потому что очередной цех начали возводить в январе сорок тре- тьего, на морозе. Я сразу ощутил, что наша восьмиметровая комната уж не так велика. В ней поселилось третье существо — болезнь с кашлем, лекарствами. Стало тесно... И очень страшно. Я вглядывался в мамино лицо, а она улыбалась. Улыбка у нее была по-прежнему, «как у Любови Орловой». — Обыкновенной простуды испугался? Чудак! — говорила она. Я попросил зайти к нам Веру Дмитриевну, поскольку Олег объяс- нил мне, что старшая сестра госпиталя опытней главного врача: прак тика очень большая. Она заполнила нашу комнату собой... и уверен- ностью, успокоением. — Воспаление лёгких. Организм истощен, конечно... Слабо сопро- тивляется. Но это не смертельное ранение. И даже не тяжёлое. Уж поверь мне! Мы, женщины, очень живучи. Поставим банки, горчич- ники — и все как рукой снимет. Не сомневайся! 15 А в самом начале сорок четвёртого года у Олега в доме появилась вдруг девушка с почты. Она жила, оказывается, в соседнем подъезде и разыскала меня. — Ты уже давно не приходишь. А вам вот... письмо. Она протянула треугольник без марки. Пальцы её стали совсем прозрачными и еще больше распухли на сгибах. Я взял треугольник в руки. Уронил его... Поднял. Опустился на стул. — Что с тобой? — как тогда, около двух лет назад, услышал я голос девушки. Это было письмо от отца. Рядом стояла пишущая машинка, на которой Олег выстукал сообщение «командира воинской части». И вот теперь... Это было невероятно. «Дорогая Катенька! Дорогой Дима! — писал отец. — Родные мои, бесконечно любимые люди! Представляю, что вы из-за меня пере- жили, что передумали за эти два с лишним года. Расскажу сейчас только о главном. Тороплюсь, чтобы письмо ушло с первым же самолётом: к годам вашего ожидания не могу доба- вить ни одной лишней минуты! В октябре сорок первого меня ранило. Двигаться не мог и попал в плен. Про лагерь писать не буду. Это страшно, но уже позади! Мне с двумя солдатами удалось наконец бежать. Сейчас, когда прошло время, наш побег кажется детективной историей. Но на самом деле он был предельным напряжением всех сил и возможностей. Попали мы к партизанам... А вчера (только вчера!) воссоедини- лись с нашей армией. Хожу с палкой. Меня определили пока на службу в прифронтовой госпиталь. Дорогие, я чувствую, что победа близка. А это значит, что мы собе- рёмся, как раньше, у нас, в Гагаринском переулке. И расскажем друг другу обо всём, что нам пришлось вынести. Это будет уже сброшенная с плеч ноша — и поэтому она не покажется нам непосильной. О по- дробностях в следующем письме. Тороплюсь... Но всё же скажу ещё вот что. Какие бы я ни испытывал муки, всегда было у меня утеше- ние: вы в безопасности, за вас я могу быть спокоен! Хочу узнать о каж- дом прожитом вами дне! Буквально о каждом! Передавайте привет Николаю Евдокимовичу. Как он живёт и работает? Оберегает ли вас? Если оберегает, я буду благодарен ему до конца своих дней. Как замечательно, что вы, Катенька, там, в глубоком тылу. Дорогая моя, скоро мы победим, чтобы никогда больше не расста- ваться...» * * * «Екатерина Андреевна Тихомирова, — прочитал я на гранитной плите, — 1904-1943». Я приехал к маме, у которой не был около десяти лет. Так уж случилось. Сперва я приезжал часто, а потом... всё дела, всё дела... «Организм истощён. Слабо сопротивляется...» Прости меня, мама. ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ • ПОДЕЛИМСЯ ПЕРВЫМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ 1. В какое время переносит нас автор повести «В тылу как в тылу»? Чем взволновала вас рассказанная история? 2. Что вы думаете о самом рассказчике, от имени которого ведётся повество- вание? • УГЛУБИМСЯ В ТЕКСТ ПОВЕСТИ 3. Какой запомнил Дима свою мать, её внешний облик, отношение к близ- ким и окружающим людям, к жизненным испытаниям? 4. Что покоряет вас в Екатерине Андреевне — в её поступках, высказыва ниях о жизни, в том, как она исполняет свой материнский и граждан- ский долг? 5. Почему каждодневные усилия тружеников тыла рассказчик назвал ве личием? Как он сам разъяснил смысл употреблённой им метафоры: «На передовую позицию жизни выкатывались орудия главного калибра»? 6. Как рассказывает взрослый Тихомиров о тех минутах, когда он мальчи ком получил страшное известие об отце? По-детски ли он поступил в той ситуации? 7. Подумайте, есть ли связь между двумя эпизодами: первым, когда, полу чив ненастоящее письмо от мужа, Екатерина Андреевна с ужасом пред- ставляет его в лесу без необходимой медицинской помощи, и вторым, где Дима читает письмо от отца, в котором есть слова: «Как замечательно, что вы, Катенька, в глубоком тылу». Как воспринимают фронт и тыл два самых близких человека? 8. Какие жизненные уроки получил главный герой повести Дима Тихом и ров? Кто в большей степени преподал их ему? Почему повесть заканчива ется словами: «Прости меня, мама»? 9. Явился ли конец повести для вас неожиданным? Сравните его с началом произведения. Чему служит этот композиционный приём? Для самостоятельной работы 10. Составьте выборочное устное изложение с элементами рассуждения от третьего лица на тему «Воспоминания сына о матери». 11. Отметьте в тексте повести художественные детали, которые создают атмосферу сурового военного времени. 12. Подготовьте выразительное чтение одного из диалогов повести. Объяс- ните, в чём заключалась ваша исполнительская задача.
Для будущих филологов Подготовьте сообщение на тему «Роль композиции в раскрытии автор ского замысла повести «В тылу как в тылу» А. Алексина».
Ciмaкoвa Л. А. Література: Підручник для 7 кл. загальноосвітніх навчальних закладів з російською мовою навчання. — К.: Вежа, 2007. 288 с.: іл. — Мова російська.
Прислано читателями из интернет-сайта
Содержание урока
конспект урока и опорный каркас
презентация урока
интерактивные технологии
акселеративные методы обучения
Практика
тесты, тестирование онлайн
задачи и упражнения
домашние задания
практикумы и тренинги
вопросы для дискуссий в классе
Иллюстрации
видео- и аудиоматериалы
фотографии, картинки
графики, таблицы, схемы
комиксы, притчи, поговорки, кроссворды, анекдоты, приколы, цитаты
Дополнения
рефераты
шпаргалки
фишки для любознательных
статьи (МАН)
литература основная и дополнительная
словарь терминов
Совершенствование учебников и уроков
исправление ошибок в учебнике
замена устаревших знаний новыми
Только для учителей
календарные планы
учебные программы
методические рекомендации
обсуждения
Идеальные уроки-кейсы
Если у вас есть исправления или предложения к данному уроку, напишите нам.
Если вы хотите увидеть другие корректировки и пожелания к урокам, смотрите здесь - Образовательный форум.
|